Стране нужны живые Герои. Интервью Антошкина Н.Т. интернет-изданию «Аргументы недели»

11.06.2020

26 апреля 1986 года случилась одна из самых страшных техногенных катастроф человечества – авария на Чернобыльской АЭС. Благодаря решительным мерам государства и самоотверженным действиям всех ликвидаторов удалось в кратчайшие сроки максимально сократить её негативные последствия. Без них они были бы по-настоящему страшными. Важная задача легла на плечи лётчиков – именно они тушили пожар в реакторе.

О том, как это было, в рамках проекта «Говорят Герои. Диалог поколений», нам рассказал Н. Т. Антошкин, Герой Советского Союза – он руководил действиями авиагруппы, занимавшейся ликвидацией последствий аварии.

­– Николай Тимофеевич, вы смотрели американский сериал «Чернобыль»? Какие впечатления остались?

– Начал смотреть, но продолжать не стал, потому что показывали совершенно не то. Надо было показывать мужество, героизм, самоотверженность всех людей, которые работали в небе и на земле, а не небылицы, в том числе, про голых шахтёров. Единственное достоинство сериала в том, что создатели в принципе подняли тему Чернобыля. Катастрофа на ЧАЭС (у нас называют авария), самая страшная и тяжелая техногенная катастрофа XX-го века. Одно дело война с применением обычного оружия. Другое дело – радиация, когда заражение происходит на огромной территории и которая может убивать и мгновенно, и медленно. На войне ты видишь противника и знаешь его, а здесь враг невидим и от этого еще опаснее.

Если бы мы не закрыли реактор вовремя, то графит внутри него продолжал бы гореть примерно около 100 суток, и всё это время радиация продолжала бы рассеиваться по миру. Весь земной шар бы опутало! И, как говорят некоторые учёные, людей пришлось бы расселять в радиусе минимум 800-850 км. А на сколько бы выросло число онкозаболеваний?

Лётчики, работавшие в первые сутки, однозначно говорят, что авария на ЧАЭС – это хуже, чем война. На войне ты выполнил задачу, отстрелялся или отбомбился и забыл это дело, а здесь радиация постепенно воздействует на организм. И даже после того, как ты вернулся оттуда. Человек, зная об этом, всё время находится в каком-то напряженном состоянии, всё время ощущает, что с ним может вот-вот что-то случиться.

Я вывел из себя радиацию (~ 650 рентген), с Божьей помощью, поэтому живой до сих пор. Но многие, попросту лишились 20-30 лет своей жизни и умерли молодыми. Это страшная вещь. Ветераны Великой Отечественной войны не с одним десятком ранений до 103 лет доживают, а чернобыльцы гораздо раньше умирали. У меня под командованием были солдаты, лейтенанты, старшие лейтенанты, которым по 20-24 года было – очень многие умерли в 45-50 лет. Это те, которые работали под вертолетами или охлаждали жидким азотом реактор снизу.

Во время ликвидации последствий мне пришлось руководить действиями сводной авиационной группы и теми тысячами людей, которые обеспечивали действия авиации, с первого дня и по 6 мая 1986-го. А затем я ещё 20 раз выполнял задачи в районе аварийного реактора, в 30-километровой зоне отчуждения – видел всё с земли и с воздуха. Примерно за девять суток мне пришлось организовать в тот район более 4 тыс. вылетов, из которых более 3,6 тыс. в одну точку. Важно было обеспечить высокую безопасность и продумать правильные маршруты и методики сброса грузов в реактор, ведь вылеты следовали буквально один за одним. И не дай Бог в небе вертолёты или самолёты столкнутся.

Николай Тимофеевич Антошкин, Герой Советского Союза,  фото соцсети

Во время ликвидации последствий мне пришлось руководить действиями сводной авиационной группы и теми тысячами людей, которые обеспечивали действия авиации, с первого дня и по 6 мая 1986-го. А затем я ещё 20 раз выполнял задачи в районе аварийного реактора, в 30-километровой зоне отчуждения – видел всё с земли и с воздуха. Примерно за девять суток мне пришлось организовать в тот район более 4 тыс. вылетов, из которых более 3,6 тыс. в одну точку. Важно было обеспечить высокую безопасность и продумать правильные маршруты и методики сброса грузов в реактор, ведь вылеты следовали буквально один за одним. И не дай Бог в небе вертолёты или самолёты столкнутся.

Нормальной нормой для экипажей в первые дни было до 10-15, а подполковник Ю. Н. Яковлев, в дальнейшем полковник, практически за три дня выполнил 83 вылета, 76 из которых на реактор! Точно так же рвались «в бой» А. И. Серебряков, Б. А. Нестеров и многие другие. Приходилось их даже отстранять от полётов в этом районе и заставлять только проверкой и подготовкой новых экипажей заниматься. Такого энтузиазма и рвения я нигде не видел за всю свою многолетнюю службу в авиации. Мы, например, даже занижали цифры по сброшенным грузам, которые докладывали руководителю Правительственной комиссии по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС Б. Е. Щербине. Каждый день он требовал нарастить объёмы сбрасываемого груза в реактор, и мы боялись, что не сможем справиться с новыми требованиями. Поэтому старались всё делать с запасом. Уже потом, когда я раскрыл свою «перестраховку» Б.Е. Щербине, он рассмеялся и сказал, что если бы у нас в государстве все делали бы больше, а докладывали меньше, то давно уже при коммунизме жили!

– Как себя люди чувствовали после первых высоких доз радиации?

– У тех, кто работал внизу, голос начинал сипеть, садиться, голосовые связки ослаблялись. «Лечили» это таблетками с йодом. Я их брал у Правительственной комиссии, раздавал среди своих подчиненных и сам использовал. Во рту был постоянно привкус ржавого железа, сухота. Постоянно чувствовалась очень сильная усталость.

В такой ситуации мы, лётчики, стали работать на высоте 200 м, где температура доходила до 200 градусов над реактором. Ниже не могли – на высоте около 140 м была вентиляционная труба рядом с реактором и было опасно летать ниже 200 м вертолеты от падения тяги могли как-бы «проваливаться». Мы думали, что на той высоте, на которой мы пролетали излучение было силой около 1-1,5 тыс. рентген, а на самом там было порядка 3-3,5 тыс. рентген. После 2-4 вылетов, борттехников, которые вручную сбрасывали груз, тянуло в кусты – их рвало. Поначалу ведь они просто сбрасывали мешки с грузами из грузового отсека – привязавшись страховочным поясом к вертолету, открывали боковую дверь и выбрасывали в этот разверзнувшийся ад.

Чтобы людей и всю армейскую авиацию не погубить приходилось постоянно что-то придумывать. Так дошли до того, что сбрасывать груз стали с помощью парашютов, которые крепили к подвесной системе вертолёта. Грузили в них песок и другие вещества, а позже и свинцовые болванки и как бомбы сбрасывали. Более 10 тыс. тормозных и десантных парашютов в итоге нам пришлось использовать! В общей сложности более 5 тыс. тонн разного груза было сброшено в аварийный реактор!

Много чего придумывали сами. Например, у вертолётов Ми-6 и Ми-26 приспособления для внешней подвески грузов сбрасывались вместе с грузами, а их в комплектах было всего по 2 – они в считанные часы были израсходованы. Делать в большом количестве на ближайших производствах эти приспособления не могли. Вдобавок, из-за конструктивных особенностей нельзя было в полной мере использовать грузоподъёмность этих вертолётов и прикрепить большее число парашютов. И эту проблему решили. Я придумал новую конструкцию подвески грузов, которая была проще в изготовлении и позволяла подвешивать большее число парашютов. Это производство с помощью Б.Е. Щербины было налажено на заводах г. Киева.

– Сколько вообще в сутки спали и спали ли вообще?

– Первое время почти не спал. Четверо суток без сна провёл. Поспал лишь на пятый день и всего 4 часа. Голова уже не работала, есть не хотелось. Начал бояться, что что-нибудь не так сделаю, допущу ошибку и поэтому решил, что пора уже и прилечь. Такая возможность представилась на 5-е сутки. В Чернобыле ведь малейшая промашка могла привести к тяжелейшим последствиям. Ни в одной военной операции не было сосредоточено на один километр фронта столько людей и техники, как здесь в одной точке. Поэтому, если бы, например, упал вертолёт в реактор, то случился повторный взрыв. А если на электроподстанцию упадёт груз или вертолёт, что могло стать с другими реакторами...

И вот ложусь спать на пятый день, посадил рядом солдата, дал ведро воды, будильник и сказал ему: «Что хочешь делай, но через 4 часа ты должен меня поднять». Впечатление такое – голову, вроде, только на подушку положил и глаза не успел закрыть, а солдат уже трясёт: «Товарищ генерал, вставайте, вы 4 часа проспали».

Я за первые 10 дней 11 килограммов собственного веса потерял, а когда самое страшное было позади и приказом командующего войсками Киевского военного округа, то приехав домой, больше полутора суток без перерыва спал.

– У вас богатый послужной список и везде вы себя проявляли, как талантливый организатор и командир. Востребован ли ваш опыт сегодня?

–  Конечно, предыдущий опыт всегда полезен, я был одним из первых кого С. К. Шойгу пригласил в Сирию после ввода авиации. За всё время пока наши ВС ведут военную операцию я побывал там уже 10 раз и провёл более 50 занятий с лётчиками, зенитчиками, солдатами на блокпостах и заставах и других местах. Передавал им опыт. Я же принимал участие во многих военных конфликтах – в Афганистане, Абхазии, Таджикистане и Северном Кавказе и других местах. Рассказывал, как по-дурному могут гибнуть люди на войне и как этого избежать. Внёс предложения по охране и обороне аэродромов, где это было необходимо, о необходимости бомбоубежищ и т. д. Плюс отметил, что экипировка лётчиков в НАЗе (носимый аварийный запас) должна быть смешанной, пустынно-морской. То есть в снаряжении, при катапультировании, помимо запаса воды и антидота против ядовитых тварей, должны быть обязательно ещё и лодка со спасательным жилетом. Ведь самолёты со стороны моря заходят на посадку, в сторону моря взлетают – катапультируйся в 100 метрах от берега и из-за снаряжения, которое на тебе, просто утонешь без лодки и жилета, пока всё лишнее с себя скинешь.

Делился нюансами пилотирования в боевой обстановке, как не допустить подбития, как лучше заходить на атаку и выходить с неё. Эти тонкости и правила нельзя забывать – стране нужны живые, а не мёртвые Герои. К слову сказать, большинство моих предложений были приняты, за что я благодарен Министерству обороны РФ.

– А чему наставники учили вас в молодости?

– Многие из фронтовиков Великой отечественной войны не заканчивали академий, кто-то даже не заканчивал средних школ, но у них был огромный боевой опыт, многое познали на практике. Запомнилось мне, как старший штурман полка учил: «Сынок, ты разведчик (а начинал службу в разведывательной авиации). Тебе поставили задачу – должен выполнить. Но по тому маршруту, который тебе командир выдал не лети – в каждом штабе есть предатель или шпион. Твоя задача выполнить. А как? Сам кумекай!». Я вот четырех своих командиров экипажей довел до получения ими звания Герой Советского Союза, но меня почему-то не удостоили такого звания. Вот и я всё время учил своих разведчиков: «Кумекайте». И так нужно во всём!

– Каждый ли мужчина должен отслужить в армии? И как служба меняет человека?

– Армия и силовые структуры – один из основных атрибутов любого государства. Какая бы у тебя не была сильная экономика, если не будет армии, то тебя любой противник захватит. Почему? Потому что всю жизнь войны ведутся, чтобы иметь ресурсы и территории. У нашей Родины колоссальные территории, природные и мозговые ресурсы. И это нужно не одним нам. Захват ресурсов приводит к войне, а чтобы защититься в ней и нужны сильные силовые структуры. Как писал Карл фон Клаузевиц: «Война есть продолжение политики иными средствами». А политика всегда исходит из экономики.

Сейчас военная служба – это почётная обязанность. Почему её должны все пройти? Потому что подготовленный боец выживет, а неподготовленный – обречен на смерть. Он погибнет в первые часы или дни войны. У него нет опыта, нет элементарных знаний. И поэтому, в армии и силовых структурах приучают, что это не Земля вертится вокруг тебя, а ты вместе со всеми вокруг оси вертишься. Армия и силовые структуры – хорошая школа для будущей жизни, они делают молодых людей мужчинами, они приучают к коллективизму, дружбе, взаимопомощи и многим другим положительным делам.

Екатерина ЖЕЛТУХИНА

Студентка 1 курса журфака ИГСУ РАНХиГС

Источник